Игорю Зотову – за напоминание про Пастернака.

И за то, что он есть.

 

 

 

 

                                        ЖЕЛАНИЕ

 

 

   - Нет, - сказал Евгений Игнатьевич в трубку, - Нет-нет. Да ну... Нет, не думаю. А Игорь? Зеленогорск? С ума сойти. Ну хорошо, пусть. Нет-нет, я-то дома. На отдыхе, да. А что думаешь, пенсионер - не человек? Ладно, давай, давай... Удачи тебе. Звони чаще, не забывай старика.

   В трубке хрипло запищало, Евгений Игнатьевич зачем-то несколько секунд слушал этот писк, внимательно посмотрел на телефонную трубку, точно ожидал вместо ровных дырочек в зеленой пластмассе увидеть лицо отсоединившегося собеседника, потом вздохнул и бросил в чай лунный ломтик лимона. Чай с лимоном он любил - из большой фарфоровой чашки с лиловым цветком, с изогнутой и треснувшей ручечкой. Заглядывая в ее жаркие парящие недра, где плавали похожие на крошечные обломки древесных стволов соринки заварки, ему каждый раз казалось, что он смотрит с большой высоты на причудливое инопланетное море.

   Звонили ему редко и, аккуратно примостив телефонную трубку в ее уютном пластмассовом гнезде, он взял чашку с чаем и направился в комнату. С тех пор, как он вышел на пенсию звонили ему все реже и реже. Кто уехал, кто сменил номер, кто умер - всех не вспомнишь. И ловя редкие, пару раз в неделю, звонки, Евгений Игнатьевич все сильнее чувствовал себя отсеченным от свежей и играющей реки жизни, запертым внутри собственного дома. Другим каналом связи с внешним миром был телевизор. Сейчас он приглушенно бормотал, потрескивая, единственная полностью самодостаточная вещь во всем доме. На экране хмурились непривычные раскосые лица, чадило что-то на заднем плане и видны были отсветы далеких проблесковых маячков - кажется, где-то в Корее опять сошел с рельс поезд.

   Евгений Игнатьевич выключил его, с удовольствием посмотрел на темный экран и пошел мучать себя Пастернаком.

   Это была его добровольная пытка, на которую он сам себя неосмотрительно обрек и которую тянул давно и упорно.

   Чтение никогда особенно не увлекало его. Корявые строчки давно забытых учебников не вызывали в его душе никаких чувств кроме смертной усталости. Линялые закорючки собственных конспектов - только отвращение и запоздалое непонимание того, как совершенно чужие слова и мысли оказались зафиксированы его собственной рукой на бумажном листе. Институт, работа... Какое тут чтение? Разве что газету вечером почитать, да и то так, в полудреме, снисходительно. Нет, к чтению Евгений Игнатьевич с детства был равнодушен. И лишь выйдя на пенсию, осознав себя выброшенным на обочину жизни шестидесятитрехлетним стариком, он понял, что у него осталось не так уж много  развлечений.

   Он стал читать. К его собственному удивлению это захватило его, читал он хоть и медленно, но запоем, не отрываясь. Книг в доме всегда хватало - еще от покойного отца, тот собрал неплохую библиотеку...

   Толстого он одолел хоть и не без сопротивления, но достаточно быстро. Его спокойные, широкие, какие-то вальсирующие строки хорошо усваивались - как крепкий мясной бульон. Чадил где-то черным пороховым дымом Аустерлиц, носимый ветром жаловался на что-то Безухов, а Евгений Игнатьевич, удобно пристроившись на старой софе, щурился от удовольствия и попивал чай с лимоном. Ему доставлял удовольствие даже не сам текст - он не любил деталей чужой жизни - сколько само ощущение чтения - словно сидя у себя дома открываешь крошечное окно в иной мир, кем-то давно и нежно сотворенный, обустроенный, уютный.

   За Толстым пошло остальное. Новомодных вещей Евгений Игнатьевич не любил, ему не нравились современные глянцевые, блестящие, словно захватанные чужими жирными пальцами, обложки, не нравились новомодные насыщенные цвета, и люди, изображенные почти всегда какими-то неказистыми, плоскоглазыми, с окровавленными мечами в тщательно прорисованных пальцах. Он остановился на классике. На Достоевского ушло полгода. Евгений Игнатьевич прорубался сквозь него как через сложенные из старого ракушняка руины, где каждое слово сидело порыжевшим от времени острым булыжником, то и дело норовящим упасть на голову. Там всегда было тесно, душно, неудобно, пахло бурьяном, свечными огарками и грязью, но даже это приносило удовольствие.

   Булгакова он проскочил быстро - как огромный с неясными размерами темный зал, в котором что-то хихикает за спиной, шуршит повсюду, поет убаюкивающими голосами и призрачно светится во тьме. И тянет только ото всех невидимых стен стылым, пробравшимся между букв, холодом. Шолохов - пыль на зубах, плавающая нить горизонта, скрип тележной оси, лошадиное злое ржание... Чехов - блеск тонкого пенсне, аккуратные станции никогда не виденных, а может и не существовавших, вокзалов, пузатые чемоданчики и пухлые лица. Евгений Игнатьевич читал много и с удовольствием. Грязной черной птицей пропорхнул где-то рядом Лермонтов, саркастично скрипел в углу Салтыков-Щедрин, усталый и едкий, сновал туда-сюда со своей Лолитой черноликий, мятущийся, как волна в подмерзшей луже, Набоков.

   На Пастернаке Евгений Игнатьевич споткнулся в первый раз - как нога в выбоину попала. Текст был скучен и пуст - как старая кастрюля, много лет хранящаяся в духовке и приобретшая от этого дрянной ржавый запах. В нем не было ни веселой искры, ни пробирающего по ребрам ужаса. Как звон в пустоте - ощущаемый, но какой-то совершенно бесполезный, однообразный и непонятный. Евгений Игнатьевич был упорен, он не собирался сдаваться. И, нахмурившись так, что на кончик носа съезжали очки, он прорубался вперед. Дымили где-то среди пожелтевших вкусно пахнущих страниц невидимые паровозы, трещали ненастоящие тихие выстрелы, гудели незнакомые и монотонные голоса. Читать было скучно и трудно.

   - Бу-бу-бу, - протрубил он чтоб размять затвердевшее от чтения лицо, - Ох... Ж-живаго... Понапишут же всякую дрянь, а...

   В коридоре тренькнул неуверенной птицей звонок. Евгений Игнатьевич приподнял брови и отложил книжку. Гостей он не ждал, да они и не частили, с соседями связей не поддерживал и у торговых агентов никогда ничего не покупал. Из ЖЭКа что ли, на счет трубы в подвале? Или телефонисты пожаловали?..

   - Кто? - спросил Евгений Игнатьевич у двери. Глазок запотел и в нем ничего не было видно кроме размытого светлячка лампы в парадной. Дверь молчала.

   Он, поколебавшись, щелкнул югославским никелированным замком. Бандитов он не боялся,  ни разу за жизнь с ними не встретившись, склонных к розыгрышам детей же в доме проживало.

   На площадке никого не было. Точнее, так ему сперва показалось.

   Напротив двери стояла странная металлическая штука, что-то вроде цилиндрического мусорника, только пониже и с гладкими сверкающими боками. Сверху мигали лампочки, но не привычные, как на обычной технике, красные, зеленые и желтые, а непонятных цветов, чересчур мягких и тусклых чтоб человеческий глаз мог их с чем-то сравнить. Урна парила в нескольких сантиметрах над площадкой, ее основание едва заметно вибрировало и тонко, как миксер, гудело.

   Евгений Игнатьевич застыл.

   - Вас приветствует Галактический Лотерейный Сервис, - сказала вдруг урна, - Вы зарегистрированы как индивид номер пятнадцать тысяч - сорок три - восемьсот пятнадцать - омега - сорок.

   Впервые Евгений Игнатьевич понял, что значит "механический голос". Имеющий тембр, но не имеющий ничего общего ни с женским, ни с мужским. Просто произведенные звуковые колебания, складывающиеся в фонетические, имеющий смысл, созвучия, ничуть не более эмоциональные, чем обточенные временем костяшки на старых счетах.

   Ситуация была настолько дикой, что Евгений Игнатьевич даже не удивился.

   - Стойте... - сказал он зачем-то, отступая на шаг, - Вы к кому?

   Существо, стоявшее на площадке, не отреагировало. Оно продолжило прежним тоном, сонно мигая разноцветными лампочками:

   - По результатам случайного выбора, проведенного Учетным Отделом Лотерейного Сервиса Галактики, вам предоставляется одно неоплачиваемое желание, выраженное в форме свободного волеизъявления. Без уплаты налогов, общегалактического единого сбора и пошлин звездной системы семнадцать - сорок девять - омега. Согласно внутреннему постановлению номер триста пятьдесят дробь восемь от прошлого года вы имеете право на его немедленное осуществление как свободный мыслящий индивид, проживающий на территории Галактики.

   - Желание? Это...

   Кажется, загадочная тумба вообще его не слушала. Может, даже не была на это рассчитана. Механический голос звучал монотонно и достаточно быстро и решительно чтоб можно было его оборвать или втиснуть хотя бы несколько слов.

   - Галактический Лотерейный Сервис предоставляет вам семьдесят два часа для принятия и формулировки желания, о чем будет составлена реестровая запись в надлежащей форме. Срок считается утвержденным с момента настоящего извещения.

   Розыгрыш. Это была первая мысль, пришедшая в голову Евгению Игнатьевичу. Поставили где-то рядом скрытую камеру и смеются с пенсионеров, снимая крупным планом. Мол, сейчас старик поверит и начнет нести в эфир околесицу, жалуясь на новые времена, подлецов вокруг и ЖЭК.

   Мысль эта обидно звякнула, царапнув, но сразу же и рассыпалась. На розыгрыш это совершенно не походило. Может, оттого, что спрятать камеру на площадке было негде, да и не смогла бы она заглянуть внутрь квартиры, на пороге которой топтался ошарашенный Евгений Игнатьевич. А может, просто из-за этих переливающихся цветов, не похожих на что-либо созданное человеческими руками...

   - Срок истекает через семьдесят один час, пятьдесят восемь минут и шестнадцать секунд, - продолжил странный гость, не прервавшись, - Через это время вы сможете сформулировать свое желание чтоб оно было зафиксировано и исполнено в максимально короткий срок. От лица Галактического Лотерейного Сервиса желаем вам сделать правильный выбор и добиться счастья. Напоминание - желание осуществляется без уплаты налогов, общегалактического сбора и пошлин местной звездной системы. Доброго дня.

   И странная штука исчезла. Без сочных и ярких спецэффектов, без искр и переливающихся радуг, без треска синих молний и погружения в пол. Просто исчезла - мягко и быстро, как и должны исчезать все вещи в обитаемой Вселенной. Евгений Игнатьевич даже не сразу сообразил, что смотрит на покоробленный бетонный пол в том месте, где только что стоял нежданный гость.

   - Та-а-аак... - сказал он, чужими уверенными руками закрывая дверь, - Приехали.

   Он вернулся на кухню и залпом допил горячий чай, не обратив внимания на обожженный язык. Мысли замельтешили, как полосы на ненастроенном телевизионном канале, загудели вразнобой.

   Не розыгрыш - это точно. Евгений Игнатьевич и сам не мог сказать, почему сразу поверил в произошедшее, эта уверенность появилась в нем с самого начала, кажется даже еще до того, как он открыл дверь. Было что-то под слоем гудящих разноцветных мыслей, этакий твердый глинистый пласт полной уверенности в том, что это происходит не во сне и все реально в той же мере, как реален кухонный стол, на котором стоит пустая чашка или его собственные руки.

   - Сумасшедший дом. Глупость какая-то.

   Ответить было некому - гость давно исчез, а единственным не хранящим молчание существом в квартире кроме самого Евгения Игнатьевича, были старые гэдээровские часы, неуверенно отстукивающие секунды-горошинки.

   Выигранное желание? Что-то из старой американской, пятидесятых годов, фантастики. Желание... Что за глупость? Не облагающееся налогом... Ладно, к черту налоги. Желание... То есть у него сейчас есть предоставленное какой-то неизвестной галактической службой желание? Возможность сказать что-то - и это что-то вдруг станет совершенно реальным? Навсегда?

   Пот тающими холодными снежинками испещрил лоб, Евгений Игнатьевич поежился.

   Сумасшедший дом.

   В животе сладко заныло - тягуче, сильно. Подобное ощущение он испытывал давно, тогда, когда расписывался в ведомости на зарплату или узнавал о повышении. Но сейчас это чувство было еще сильнее - сильнее и, пожалуй, глубже. В нем было что-то такое... глубинное, наэлектризованное, огромное. Как рокот подбирающегося и пока скрытого облаками майского грома. Как радужная рябь на поверхности бегущей реки.

   Желание. Одно желание, выданное ему. Только ему.

   Он расстегнул рубашку сразу до живота и сел на кухонный табурет, ударившись локтем о дверной косяк и даже не заметив этого. Пришельцы... Какой-то Галактический Сервис, какой-то Учетный отдел... Индивид номер сколько-то там. От мыслей об этом захватывало дух - так, словно заглянул в огромную бездонную черную пропасть, но вовремя отшатнулся. Галактическая Лотерея? Что ж, весьма логично. Случайный выбор, один человек из бесчисленных миллиардов разумных, один шанс на бесконечность. И сейчас он у него, этот шанс. Как огромный невидимый драгоценный камень. Который станет реальностью через... Семьдесят два часа? Нет, уже меньше... Ну пусть даже семьдесят один.

   Евгений Игнатьевич вздрогнул. Ему показалось, что ветер времени вдруг усилился, горошинки-секунды, отсчитываемые невозмутимым механизмом, понеслись быстрее, звонче. Но он сразу же успокоился. Вздор - времени предостаточно. Трое суток на то чтоб придумать желание. Семьдесят часов! За это время можно придумать миллион прекрасных желаний.

   Галактика дарит ему шанс. Такой, какие не повторяются и от которых немыслимо отказаться. Почему-то на мгновенье вспомнилось детство - сладкие предновогодние секунды, когда звенят куранты и собственное желание кажется готовым вот-вот взмыть голубем, взлететь прямо в небо и исполниться, рассыпаясь золотыми искрами. И опять это чувство - через десятки лет, плотных и непрозрачных, как стоящие в строю и прижатые друг к другу солдаты, уже тогда, когда собственное детство представляется в виде спрессованного старого фотоальбома с пожелтевшими хрупкими страницами.

   - Я загадаю. О, я загадаю... - забормотал он.

   Он сел поудобнее, скрестив ноги, положил руки на стол.

   Желания закрутились мыльными пузырями, толкая друг друга упругим прозрачным боком, засверкали. Их было много, но все они были разные и прекрасные, как игрушки на новогодней елке. Однако поймать их было сложно - слишком рябило в глазах от солнечного их блеска и слишком грубы были ловящие их пальцы.

   Евгений Игнатьевич подумал, что надо быть невероятно осторожным, поскольку желание всего одно и если вдруг загадаешь что-то бесполезное или второпях, врядли потом неведомые благодетели позволят ему переменить решение. Нет, загадывать надо наверняка - и так чтоб уже навечно. Окончательно.

   - Миллион долларов, - сказал он сам себе, - Миллион долларов.

   Мысль эта вздрогнула и рассыпалась, звеня фальшивым хрусталем. Мысль была чужая, пришедшая из чужой головы - то ли в образе кино-кадров, где этот миллион постоянно фигурировал, стиснутый в черном дипломате, то ли из из газетных строк, где этот миллион так же сквозил, но в более зыбком образе, как бы угадывался контурами...

   - Не то, - сказал он, - И почему миллион? Что сейчас этот миллион? Квартира в Москве, да... И останется еще немного. Еда там, рестораны, машина новая...

   И что? Миллион сейчас - мелочь, пустяк. Квартиру шикарную купишь, но это будет всего лишь квартира, одно из гнезд огромного бетонного муравейника. Приятно, но душа просит чего-то большего. Квартира и машина - это как чахлый хлопок петарды вместо ожидаемого всю жизнь салюта. Всего лишь мелочные удобства для стареющего тела, они ничего не выделят в нем, лишь дадут возможность прозябать не отвлекаясь на старческую нищету. Купи самый дорогой автомобиль - в пробках ты будешь стоять рядом с людьми, которые могут купить себе точно такой же без всяких галактических Лотерей, а вместе с ним еще десяток компаний, домов и футбольных команд. Обратишь свой бесценный дар в ничто, оставшись серой точкой среди прочих, променяешь вселенское счастье на прямую и гладкую рельсу жизни, ведущую прямиком в могилу...

   Тогда компанию. Какую-нибудь огромную нефтедобывающую компанию. Стать генеральным директором или главой правления. Ощутить гигантские многомиллиардные щупальца, покорные воле восседающего в мраморном кабинете человека. Играясь, направлять сокровища всего мира, капиталы и состояния, настолько огромные, что представить их нельзя даже цифрой, не говоря уже о том, что они могут дать, превращенные в звонкую монету.

   Но и это желание, поколебавшись, рассеялось. Жизнь богатейших олигархов виделась упоенной, насыщенной, но какой-то замкнутой между невидимыми валунами чужих мыслей и денег, скучной и неудобной - вроде огромного очень дорогого антикварного стола, за которым чертовски неудобно сидеть.

   Кроме того, современная финансовая жизнь всегда смущала его. Акции, директора, холдинги, фьючерсы, демпинг - как порода какой-то мелкой противной собаки - франшиза... Кроме того, надо ли ему это - дни напролет сидеть на жестком стуле с сжатой удавкой галстука шеей, глядеть на скучные графики и схемы, разговаривать с лоснящимися, в дорогих костюмах, людьми, обсуждать контрольные пакеты, имиджи, планы безналичных переводов и оффшоры?

   - Просто деньги, - решил он, - Огромную кучу денег.

   Сколько попросить? Миллиард? Не то - все равно арабские шейхи и западные магнаты обгонят. Сто миллиардов? Уже лучше. Но тоже как-то зыбко, неустойчиво... Дефолт там какой-нибудь, котировки, акции те же... Миллиарды превратятся в пыль, деньги - это всего лишь деньги, они не незыблемы, просто один их хрупких кирпичиков современного мироздания. Выпадет один - посыпятся все. Значит, не сто миллиардов, а гораздо больше. Чтоб точно хватило, какую-нибудь огромную невообразимую невиданную сумму... Биллион! Или нет, биллион - это, кажется, тот же миллиард, только по-английски. Не сглупить бы, а то будешь сидеть как баба у разбитого корыта из сказки. Квадриллион? Или как там дальше... Триллион, кажется. Надо решить точно. Полезть в книги, посмотреть, как там идет у них...

   Евгений Игнатьевич даже напряг ноги чтоб встать и подойти к книжным полкам. Но остался сидеть. Мысль о бесчисленных миллиардах, приятно раздающаяся во все стороны, расперла настолько, что в мыслях стало тесно и душно. Несчитанные миллиарды стали песчаной струей, льющейся в горло. Желание правильное и неглупое, без поспешности, но что-то он, кажется упустил.

   Дурацкое желание - одернул он сам себя - это дурак сразу скажет "Денег мне!" и побольше, побольше, еще больше, сколько звезд на небе... Ну закажешь ты секстиард долларов - и что? Может, столько на всей планете не наберется? И потом - иди знай, как таинственные благодетели собираются исполнять свое желание, у них же, небось, хитро все, всякие протоны и протоплазмы... Хорошо, если из воздуха создадут - а если просто у остальных заберут?.. В глупой же ты тогда ситуации будешь, друг - все на Земле нищие, а ты как дурак сидишь на горе долларов. Толку тогда от них. То, чего ни у кого нет, не может быть ценностью. Появится новая валюта, да хотя бы какие-нибудь ракушки, а ты и за миллиард не сможешь купить стакана воды, умирая от жажды. Осторожно тут надо, очень осторожно...

   А что, если и из воздуха? Не было их - раз! - и сразу целая гора, перенесенная из другого измерения или еще откуда.

   - Кто был ничем. тот станет всем... - замурлыкал Евгений Игнатьевич, поглаживая, задумавшись, отполированную столешницу с застарелыми шрамами от кухонного ножа.

   И опять сам себя прервал. Экономика - впервые это слово представилось ему не зыбким кругом, прочерченным где-то вдалеке от всех связанных лично с ним вещей и явлений, а чем-то очень конкретным, существующим. Этаким здоровенным зверем, стоящим поперек дороги. Экономика, дорогой Евгений Игнатьич, это тебе не детская игрушка. По ней шарахнешь со всей твоей галактической дурью - рассыпется ведь. Ведь она, кажется, рассчитана на какое-то количество денежных средств в мире? Или нет?.. Экономией он никогда не интересовался, "Экономикс" не читал и из всех мыслей на экономическую тему мог сформулировать только что-то невнятное на тему пирамиды Маслоу. Ясно было одно - если вдруг в мире появится на квинтиллион долларов больше, ничего хорошего не случится. Паники на биржах, похожие на предсмертные судороги огромного сложного организма, падают сотнями вавилонских башен корпорации, компании и правительства, вспыхивают бюджеты, фонды, банковские счета... Даже не инфляция, а полное обесценивание чего бы то ни было. Но ведь можно их не тратить, верно? Стоп, зачем тогда иметь эти соломоновы сокровища, если не собираешься их не тратить?..

   Мозг пытливо, упорным большим муравьем, стал искать выход. Не квинтиллион, тогда просто миллиард. Нет, миллиард был, тогда уж пятьдесят... нет, семьдесят пять... И штук десять - как резерв, на черный день...

   От мыслей о деньгах стало ныть в затылке, Евгений Игнатьевич хотел было отхлебнуть чаю, но в чашке осталась одна заварка.

   И денег почему-то уже не хотелось. Деньги... Их в могилу, как говорится, не заберешь. Сколько еще жить-то осталось, а, друг сердечный? Сколько тебе нынче? Шестьдесят три? Ну, скажем, лет десять еще, да? Ладно, покривим душой, пусть пятнадцать. Сам же знаешь, что легкие у тебя паршивые, да и печень уж сколько лет о себе напоминает. Даже до сотни не дотянешь со своим всегалактическим счастьем, помрешь как старый паук, окруженный мешками денег. Да, медицина творит чудеса, можно будет нанять самых лучших в мире врачей, построить лучший на планете госпиталь, купить то, что только создается... Донорские органы - вагонами, оборудование - тоннами, тысячи известнейших врачей... И что? Смерть-то не обманешь. Человеческое тело смертно, вечно поддерживать в нем жизнь ни у кого не получится. Старушке с косой пачку долларов не предложишь.

   Он опять вздрогнул - от того, что не сообразил раньше. Мысль была настолько смелой и дерзкой, что Евгений Игнатьевич даже сжался.

   Вечная жизнь! Прозвучало очень грозно, как металлом лязгнуло. Он помимо воли покосился на потолок, словно опасаясь, не возмутятся ли неведомые дарители такой наглости. Но прошло несколько секунд и все было тихо. Молний с неба не падало и вообще ничего вокруг не происходило. Скучно стояла на столе чашка, стучали старые часы и неприятным серо-розовым свечением сочился с улицы через тонкую занавеску день.

   Вечность. Путь, не имеющий конца - сквозь года, века, тысячелетия. Все, что только может увидеть человеческий глаз. Империи, которые появляются и разрушаются, новые планеты, страны, народы... Миллионы шагов, миллиарды жизней. Вперед и вперед...

   "А позволят ли? - опасливо спросил внутренний голос, - Все-таки вечность. Мало ли..."

   "Конечно, - уверенно ответил Евгений Игнатьевич, - Это ж Галактика, а не собачий хвост... Они там черт знает сколько веков прожили, до всего уже, наверно, додумались. Кроме того, про исключения ничего не говорили, сказали, что желание есть, а как загадывать надо - не говорили. Значит, без ограничений."

   "Ну смотри. Только вот глупо получится, если ляпнешь ты про свою вечную жизнь, а они руками разведут, мол, ничего себе аппетитик. Извините, на складе такого нет. А других желаний ты не запас."

   Нет, разумеется такого не могло быть. Чтоб они не могли дать бессмертие... Нет уж. Иначе предупредили б. или это настолько очевидно, что и предупреждать не надо? Что-то вроде "по определению", какая-нибудь древняя галактическая аксиома...

   Хорошо, допустим есть у них бессмертие. Дадут тебе таблеточку - и готово. Бессмертный. Сколько лет ты сможешь прожить, прежде чем тебя случайно не собьет машина? Или не пристрелят очередные террористы? Или, кто знает, вдруг вообще через пару каких-нибудь веков на Землю упадет метеорит и уничтожит ее? Нехорошо получится - вроде и бессмертный, а все равно... Или просить полного бессмертия? Такого, чтоб хоть молнией бей, хоть из гранатомета стреляй, все равно живой? Нет, ну это уже перебор, кажется.

   Евгений Игнатьевич представил, как искрится от возмущения металлический посланник. Ничего себе желаньице у скромного индивида номер пятнадцать тысяч - сколько-то там из какой-то омега-системы! В боги метим? Может, еще и власть абсолютную над разумом и материей? В комплекте, а?..

   Нет уж, перегиб, как ни крути. Что если каждый пожелает такого, пусть даже Лотерея проводится раз в двести тысячелетий? Устои мироздания не выдержат, треснут.

   А даже если вдруг дадут! - прошипело отвратительным образом в ухо - Ты уверен, что выдержишь, а? Не пять  лет, не десять, а пару миллиардов... Ты увидишь все, что можешь увидеть, узнаешь все тайны, ответы на все вопросы, которые тебя мучали или могли мучать. Проникнешь во все чудеса обитаемой Вселенной, познаешь мир и его обитателей, их чувства, мысли и эмоции станут просты и скучны для тебя, как песчинки. Ты впитаешь в себя всю мудрость истории, познаешь все чувства, передумаешь - пусть на это уйдет квинтиллион веков - все мысли. Что потом? Уверен ли ты, что не свихнешься от этого мелькания веков, не сойдешь с ума, превратившись в жалкую картину - бессмертное тело и потерявшее связь с реальностью сознание? Человек, запутавшийся в самом себе, ослепленный, но все еще летящий сквозь бездну времени... сквозь бесконечность...

   Между лопатками пробрал холод - ледяной, как тень на надгробной плите. Евгений Игнатьевич поежился, обхватив себя руками за плечи.

   Нет, к дьяволу бесконечность. Это чересчур для человеческого мозга, пожалуй. А что тогда? Триста лет? Пятьсот? Двести сорок? Где найти границу, перед которой надо остановиться? Когда наступит срок, который позволит тебе впитать все жизненные соки, вобрать все нужное и в то же время не даст превратиться в погрязшую в апатии дряхлую старую черепаху, ожидающую только смерти? И еще, раз уж вспомнил... Отчего ты решил, что умирать в двести сорок лет будет приятней или спокойней, чем в семьдесят? Думаешь, смерть будет другая? Нет, дорогой друг, у Смерти нет запасных масок. И умирать все равно будет больно и очень неприятно.

   Тогда где? Где грань?!

   - Надо подумать... - пробормотал он, - Это надо очень, очень хорошо обдумать...

   Вычислить, сколько лет надо человеку для счастья.

   - Стоп. А чем плохо просто счастье?

   Он слишком устал чтоб обрадоваться находке. Наверно так безмерно уставший золотоискатель последним дыханием согревает найденную золотую песчинку - чтоб прикоснувшись к ней упасть лицом в землю.

   Мысль была отличная, но радости не принесла. Какая-то она была выхолощенная, плоская, затертая.

   Счастье...

   Разве можно так сказать - дайте мне счастье? Что это такое? Можно ли заказать то, что неизвестно как  выглядит и непонятно из чего состоит? Человечество вон уже сколько веков бьется, пытается хотя бы найти определение, великие философы стирали в кровь языки, рассуждая о нем, а тут на тебе пожалуйста - "Счастья мне". Только чтоб не лежалое и с хрустящей корочкой.

   Откуда им знать, что для меня счастье, если я и сам того не знаю? Только руками разведут. Или дадут что попало, не разбираясь. Но, может, можно как-то это сформулировать?..

   Евгений Игнатьевич бросился к шкафу, пробежал пожелтевшим пальцем, как пианист по клавишам, по тусклым корешкам, вытянул одну книгу. Это была "Поэтика" Аристотеля, тяжелая мрачная книга со строгим, словно из чугуна чеканенным, шрифтом. Страницы переворачивались с неохотным хрустом, распространяя тот особый запах лежалой бумаги и старой типографской краски, который селится внутри старых, забытых временем, книг.

   Пусть о счастье судит тот, кто отдал мыслям о нем всю жизнь. Кто лучше известного философа разберется в паутине того, что мы называем счастьем? Но чтение не шло. Евгений Игнатьевич хмурил лоб, постукивал костяшками пальцев по странице, пытался выцедить что-то понятное и конкретное, но тщетно. Стало даже хуже - перед глазами встали чужие образы и чужие слова, окончательно заслонившие и так едва брезжащий свет понимания. Счастье оказалось слишком хитрой штукой чтоб его можно было найти в словаре. В отчаяньи он не глядя отбросил книгу, взял "Метаморфозы" Овидия - стопку ветхих машинописных листов Бог знает какой давности. Но счастье все также оставалось за гранью понимания - некий очень сложный механизм, разобраться в котором было не проще, чем дикарю исследовать атомный двигатель с помощью каменного молотка и скребка. Оно было, это счастье, оно существовало как некий объект в параллельном пространстве, но прикоснуться к нему было невозможно, потому что каждый раз, когда пытаешься протянуть к нему руку, оно тускнеет, отступает и делается еще запутаннее.

   Достигнуть счастья было невозможно - со всей мощью галактической науки.

   "Можно и иначе, - подумал Евгений Игнатьевич, устало откладывая стопку мятых листов, - Пойдем по простому пути. Представим счастье не как мистический объект неясных свойств, про который ничего не известно, но которого хочется достигнуть, а как совокупность простых и знакомых, основанных на человеческой логике, желаний. Здоровье - это само собой. Деньги, и побольше, без них сейчас никуда... Что еще? Удачу? Ну это уже полная мистика... Удачу контролировать невозможно. Или можно? Шут ее знает. Ладно, разберемся с удачей. Оптимизм, терпение, веру... Ну и надежду с любовью. Стоп. Это уже получается не одно желание, а хороший десяток. Мне было обещано одно. А чтоб тебя..."

   Ничего, времени еще много. Еще... шестьдесят часов? Как же быстро летит время!

   Евгений Игнатьевич заварил еще чая, но пить не смог, его трясло как в приступе жестокой лихорадки. Невысвобожденное желание билось внутри раненой огромной птицей.

   Ладно, главное не спешить. Спешить никогда нельзя, особенно в таком деле. Надо успокоиться, сесть и не торопясь набросать список того, что необходимо. Потом придется подумать - вычеркнуть то, без чего можно обойтись, сгруппировать схожее, выделить ключевые пункты... Возможно, если побиться над этим, можно будет сформулировать что-то общее, наиболее близкое к его желанию.

   Евгений Игнатьевич потянулся за бумагой и ручкой.

   А потом с той неясной и в то же время беспощадной четкостью, которая обычно приходит во снах, он представил, как произносит свое желание бесстрастно ждущему посланнику. Сколько-то веков жизни... Или миллиардов долларов. Он представил себя стоящим на едва освещенной темной арене - одного перед глазами мириадов других существ, населяющих Галактику. В мириадах телевизоров или что там у них вместо них... Жалкого, дрожащего от жадности и предвкушения, уставшего... Торопящегося запустить когти. Думающего только о себе. Тянущего руки к своему - только своему! для себя! - желанию.

   Стало мерзко - точно окатили черноватой помойной жижей.

   Впервые за всю историю у человека появилось Желание. Как будто на одну секунду после миллионов лет жизни человек стал Богом. Одна возможность сделать что угодно. Изменить судьбу всего мира. И по иронии судьбы эта возможность оказалась у него. Не у Юлия Цезаря, не у Муссолини или Ариэля Шарона, не у священников, террористов, сумасшедших или наркоманов. Он, шестидесятитрехлетний старик, держит в руке судьбу всего мира. И что он делает? Съедает ее, как отощавшая свинья красивый желудь - раз - и нету. Миллион лет жизни,  миллиард долларов... Все на себя. Никому больше. А человечество, так и не узнав о том чуде, которое топталось на его пороге, живет дальше, тянет привычную серую, как накатанный асфальт шоссе, жизнь. Воюет, умирает, стареет, ссорится, обманывает, болеет. Оно ведь никогда так и не узнает...

   - Подлец! - прошептал Евгений Игнатьевич в приступе тихой ненависти к самому себе, на глазах даже выступили мелкие и острые старческие слезы, - Эгоист. Все себе... Может, это единственный шанс у нас за всю вечность, может следующая Лотерея уже не состоится. А ты...

   Он разорвал лист, который машинально комкал в руках, кинул в угол.

   "Счастья - всем. Даром. И пусть никто не уйдет обиженным!" - всплыло в памяти что-то из давно читанного, неясного.

   - Да. Счастья... Всем.

   Но эту идею пришлось отбросить сразу же. Если пока не удавалось сформулировать, что такое счастье для одного человека, как же можно принести счастье шести миллиардам совершенно разных людей? Даже забыв про расы, религии, возраст, пол создать что-то, удовлетворяющее сразу всех - задача непосильная даже для Галактической Лотереи. Можно, конечно, ляпнуть просто - "Хочу чтоб все в мире были счастливы!", но это уже несерьезно, отдает детским наивным желанием, а не серьезной рассудительностью. Сказать-то просто, но ведь и думать надо. Это тебе не джинн...

   Дать всем бессмертие? Люди перестанут бояться смерти, проживут бесчисленное количество лет, набираясь опыта, мудрости, терпения. Науки будут развиваться быстрее, чем несется реактивный самолет - ученые перестанут уходить в небытие в отведенный им срок. Появится совершенное, невиданное раньше искусство, ведь поэты и художники будут жить вечно, они будут познавать все новое, оттачивать форму передачи веками... Исчезнет преступность, коррупция, жадность - к чему деньги, если у тебя впереди то, что не имеет границ? Исчезнет тщеславие, гордость, злоба, все эти мелкие хищные паразиты, терзающие человечество столько времени - мудрость веков вымоет эти мелкие пороки как океанская волна вымывает на прибрежный песок мусор.

   Но почти сразу же неприятная мысль черным точеным коготком коснулась мозга.

   Дать всем бессмертие - ладно, допустим. А потом что? Уже сейчас на Земле живет шесть миллиардов людей. Сколько их будет через крошечный отрывок вечности, например, лет сто? Двести миллиардов? Триста?.. Люди-то будут размножаться, мудрость мудростью, да только простых и понятных человеку желаний она не отменяет. Ждать лет триста, пока все станут мудрецами и поймут, что нельзя позволять себе то, что хочется ради будущего всей планеты? Так через триста лет планета и так станет похожа на копошащийся в космосе шар саранчи. К тому же - есть ли у него право отбирать у всего человечества святое и древнее право материнства? Уничтожить одной фразой бесчисленные поколения людей, которым так и не суждено родиться? Это страшнее и ужаснее самого жестокого и беспощадного геноцида. Да и бессмертие это... Даже сейчас в мире тысячи людей добровольно оставляют жизнь по самым разным причинам. Чем станет для них бессмертие - бессрочной каторгой?.. А что начнется, когда человечество достигнет критической отметки? Весь мир захлестнут войны - за остатки природных ресурсов, за жизненное пространство, за пищу. Никакие границы не смогут сдержать воинственные религии, рвущиеся пронестись по всему миру, обращая в прах неверных и еретиков. Гражданские войны, экспансии, может даже ядерная война... Хорошее счастье ты подготовил для них.

   Не то. Надо похитрее, надо предусмотреть все. Например, пусть каждый живет столько, сколько хочет. Надоело -  уходи, нет - живи пока живет Земля. Кажется, уже лучше. Хотя нет, тоже неувязка. Кто захочет умирать? Вся история человечества - битва за выживание. Против болезней, хищников, бедствий, себе подобных. Не то, все не то.

   "Денег, - подумалось раздраженно, - Просто дать им денег. Самое пошлое, что можно придумать, но вроде бы и самое нужное. Деньги можно обратить во все - в здоровье, в исполнение желаний, даже в счастье. Пусть желают себе сами!".

   Но и тут на пути стал огромный валун. Деньги - тупиковый путь. Дать каждому по миллиону? Мировая экономика рухнет в тот же день. Инфляция, толпы безработных, крах индустрии, заводов, бюджетов и больниц. Шесть миллиардов нищих на руинах когда-то существовавшей жизни - это то счастье, которое им надо? А если дать не по миллиону, а по паре тысяч рублей - то что изменят такие деньги?

   Евгений Игнатьевич сидел неподвижно несколько часов, беззвучно шевеля губами, пока не заметил, что за окнами стало темно. Он разделся и не ужинав лег спать, но необдуманные мысли жалили его злыми гудящими осами, не давали заснуть. Желание уже не казалось невидимой драгоценностью, он поймал себя на том, что с нетерпением ждет минуты, когда уже можно будет сделать выбор, просто чтоб выпустить из рук этот острый раскаленный кусок инопланетного металла. Загадать - и избавиться. Желание оказалось красивым, но настолько тяжелым, что лишь стиснув зубы можно было его удержать. Судьбы всего человечества... Ему казалось, что он удерживает на весу их все.

   Уснуть он не мог, ворочался до рассвета.

   Ладно, Бог с деньгами и бессмертием, надо дать что-то другое. Что-то... не такое явное, что ли. Некую самостоятельную ценность, которая будет принадлежать всем и в то же время никому. Что-то такое, что нельзя разрушить и чего никогда не будет достаточно. Что-то, что сможет приносить счастье, но каждому свое и конкретное, не просто цедить тот розовый приторный сироп, который называется Счастьем. Нужное...

   Наука! - озарило внезапно. Дать им науку. Пусть технологический прогресс понесется быстрее космической ракеты, преподнося все новые и новые сказочные открытия. Вот то, что нужно, о чем мечталось людям с тех пор, как кто-то первый научился обтесывать камни и приматывать каменные наконечники к древкам стрел. Нано-технологии, роботы, разумные компьютеры, космические корабли, способные выйти далеко за пределы опостылевшей Солнечной системы, лекарства от всех болезней, тысячи нужных и полезных вещей, облегчающие жизнь. Телепортация, клонирование, терраформирование... Озаренное отблеском науки человечество гораздо быстрее обретет мудрость, не ожидая триста веков, оно шагнет еще дальше, научится подчинять себе любую материю...

   Или, может, все будет проще? Что люди всегда изобретали охотнее и удачней всего? Оружие. Средства для уничтожения самих себя. Атомная бомба? Детские игрушки. Они научатся изобретать бомбы, способные выжигать целые континенты. Предсказанные еще сто лет назад лучи смерти. Гибельное излучение, уничтожающее любую органику. Биологическое оружие, выкашивающее целые народы. Невидимые нано-убийцы, проникающие в тело и останавливающие сердце. Пули, настигающие через двести километров. Танки, пролагающие себе путь сквозь сталь и бетон. Ракеты, несущиеся со скоростью света. Вот оно, светлое будущее, подаренное наукой. Террористы станут взрывать ядерные фугасы, а лазерный пистолет сможет купить ребенок в любом магазине. Счастье?

   Утро встретило его хриплым карканьем ворон за окном и грязными солнечными потеками на занавеске. Он чувствовал себя так, словно пролежал сутки под могильной плитой. Тело ломило, поднялась температура, глаза слезились.

   - Придумаю... - бормотал Евгений Игнатьевич, не притронувшись к завтраку, - Времени все меньше. Надо придумать.

   Желание. Всего одно. Один шанс. Его надо не просто использовать, а использовать так, чтоб взять от него все -  и не получить вредных примесей, сопутствующих спонтанному неосторожному желанию. Взять все не просто для себя -  для всех. Задача, решение которой спрятано слишком глубоко. Но найти его можно. Иногда ему казалось, что он уже нащупал его и тогда сердце в узкой груди начинало биться пугающе громко. Но он обдумывал его, осторожно, с ноющим страстным предчувствием удачи, и с сожалением отбрасывал, как использованную салфетку. Все было не то.

   Слишком дерзкие искушения таили в себе опасности. Слишком смелые проекты грозили раздавить не слишком прочный фундамент человеческого общества. Гуманизм при ближайшем рассмотрении оборачивался смертями и хаосом, как милая бабочка под микроскопом превращается в хитиновое уродливое создание с выпученными глазами. Прогресс пах смертью. Мораль заводила в тупик. Религия предвещала катастрофы.

   Он исчеркал малопонятными каракулями десятки листов, рисуя запутанные схемы, которые сам переставал понимать через минуту, чертил странные фигуры, угрожающе черневшие и топорщащиеся хищными шипами во все стороны. Решение было рядом - и в то же время за миллион световых лет. Нащупать его было сложно, как протянуть руку в другое измерение. Оно было в нем и в то же время его не было нигде.

   Через несколько часов Евгений Игнатьевич почувствовал, что невероятно устал. Думать не хотелось, исчез всякий интерес размышлять и мечтать, хотелось лечь спать и укрыться темнотой сна, отгородившись от всего. Но Желание терновым венцом охватило виски, жгло мозг. Оно было - и от него нельзя было избавиться. Оно давило многотонной тяжестью, так, что трещал позвоночник. Его надо было сформулировать - и четко, без ошибок, неточностей и допущений. Предусмотреть все.

   Обратиться к знакомым... Академии наук, где восседают жрецы науки и человеческих судеб, умнейшие люди планеты и выдающиеся политические деятели - они смогут найти ответ. К тому же будет справедливо, если Желанием будут распоряжаться все, а не он один, отгородившийся от мира скряга, возомнивший, что знает, чего  хочет мир. Евгений Игнатьевич поджал морщинистые губы - не то. Во-первых, это будет трусостью и лицемерием по отношению к другим. Желание - это не только счастье, это огромная ответственность. Титаническая. Есть ли у него право перекладывать ее на чужие плечи?.. Во-вторых - кому он собрался его отдать? Продажным политиканам? Погрязшим во внутренних склоках шарлатанам-ученым? Ожиревшим функционерам? Вечно голодным гиенам бизнеса? Было и в-третьих, простое и ясное - ему просто никто не поверит. Посланец не позаботился оставить даже визитки, может в Галактике вообще не используют визиток...

   Может... Да, точно, власть над Космосом. Открытие гипер-двигателей или какой-нибудь там нуль-транспортировки. Бесконечные пространства, раньше подвластные только когтям вакуума и холодному свету звезд. Туманы Венеры, горы Марса, таинственные свечения Ганнимеда и райские джунгли далеких, невидимых даже в телескоп, миров. Человечество довольно уже сидело взаперти, консервируя в собственной оболочке отходы, мусор и грязь. Оно засахарилось, стиснутое невозможностью расширить жизненный объем, отсюда пошли все беды. Пусть идет дальше. Богатейшие рудники, сотни готовых к заселению планет, пусть каждый выбирает, где и как ему жить! Но если... Если человечество понесет и в Космос свои губительные пороки, которые как крысы на грузовом корабле, будут все размножаться и мутировать, высаживаясь на каждой планете как только ее коснется человеческая нога? Где гарантия, что получив сотни миров, люди каждый из них не превратят в такую грязную склочную помойку, какой сейчас является Земля? Тогда это будет страшнее любой чумы или нашествия саранчи - люди будут идти по Вселенной, размножаясь, подчиняя себе все, портя и разрушая, переделывая под себя. Самое смертоносное нашествие из всех, что можно представить. Или взять другую вероятность. Галактика несомненно заселена не только людьми, теперь в этом сомневаться уже трудно. Кто знает, с кем встретятся люди посреди тропинки за далекими звездами? Галактика невообразима, там могут жить совершенно разные формы жизни. Многие из которых, возможно, сочтут, что люди стали чересчур дерзки и настойчивы, вырвавшись за пределы своего ареала и это размножение не сулит ничего хорошего. Что тогда? Сможет ли человечество противопоставить себя неведомым инопланетным расам, ввязаться в космические войны и баталии? Или погибнет, небрежно раздавленное расой каких-нибудь слизистых червяков с Бэтты Волопаса?

   - Отказаться! - простонал Евгений Игнатьевич, сжимая трещащую голову, - К бесу их всех с этой поганой Лотереей! Не хочу желания. Одна головная боль. Столько веков жили, небось как-нибудь и сами...

   Это было соблазном - отказаться. Просто сказать - спасибо, не хочу. Отказываюсь от выигрыша на основании свободного волеизъявления. Но ведь они могут настаивать. Кто знает, какие правила у организаторов, вдруг обидятся, решат, что побрезговал, и устроят... Мало ли. Это ведь серьезно. Нельзя упускать шанс. Нет такого права. Он, человек, способный дать людям счастье или гибель, не имеет права пожимать плечами и сбрасывать груз,  как бы он ни был тяжел. За это не будет прощения - даже если никто не узнает об этом. Он сам, сам будет корить себя до конца жизни и трупные черви отчаянья поселятся в его сознании навечно.

   Надо сделать выбор.

   Дать каждому свой отдельный виртуальный мир, который будет управляться хозяином - и чтоб каждый мог моделировать все по собственному желанию. Счастье, подключенное напрямую к мозгу. И что тогда? Запереть каждого человека в иллюзорной тюрьме? Лишить его нормальной жизни, подсунув лживую картинку? Это не счастье.

   Уничтожить болезни и голод? Уже было. Человечество, выпущенное из ограничивающей его клетки, сожрет все вокруг и в конце концов уничтожит себя.

   Контакт с иными расами в Галактике? Уже есть. И счастья пока никому не принес. Кроме того, опять же неясно, как отнесутся к людям Там. Выигрыш в Лотерею - пожалуйста, раз правила такие. Кто может быть уверен в том, что организаторы в промежутках между раздачей честно заработанных выигрышей не поедают двуногих гуманоидов на обед? Или, может, люди станут для них удобным сырьем вроде топлива или донорских органов. Что можно сказать о тех, кого он никогда не видел? Что если он своими руками выдаст человечеству билет в один конец?

   Может, не стоит строить эти воздушные замки, норовящие обратиться в руины, может ответ лежит гораздо ближе и в то же время глубже?.. Что управляет миром и судьбами, если не сам человеческий характер? Войны, голод, катастрофы, нищета - кто виноват в этом, если не человеческие пороки? Злость, жадность, ненависть, похоть, зависть, лесть, продажность, лицемерие, презрение, безразличие, угодливость, ненасытность. Вот эти подкожные паразиты, из-за которых все, очутившееся в человеческих руках, превращается в гниль и труху. Вывести их -  как зловредных микробов, и дело с концом. Тогда не понадобятся никакие межпланетные перелеты и деньги, на Земле установится мир спокойствия и любви. Построив рай внутри, уже не сложно будет возвести его и снаружи. Только будут ли людьми эти существа, которые станут разгуливать по его белоснежным дорожкам? Бог, создавая человека, дал ему самое важное и святое - выбор. Возможность следовать за своей звездой, куда бы она не полетела. Жизнь - это пламя, которое может отклоняться в любую сторону, оттого это пламя так беспощадно и прекрасно одновременно. Заключенное в прочное стекло оно уже не завораживает, оно становится светлячком на чужой службе. Вырезать из человеческого мозга все лишние чувства и желания? Наверно, это очень просто. И люди будущего станут все как на подбор высокими, статными, красивыми, с белоснежными зубами и широкими улыбками. Одинаковыми, как керамические штампованные чашки. Мертвыми как выпавшее птичье перо. Лишенными того, что составляло саму их суть, возможности выбора.

   Книги молчали. Молчал Достоевский, молчал Толстой, хранил недоуменное молчание Флобер. Они писали про людей, они знали людей, они проникали в самые сокровенные мысли и чувства. Они могли объяснить, могли показать, заставить ощутить, почувствовать. Одного лишь они не могли - указать, что надо человеку.

   Им повезло.

   Евгений Игнатьевич, забыв обо всем, сидел неподвижно, уставившись невидящим взглядом в стену и что-то бормотал себе под нос. Тихо отстукивали свои одинаковые горошинки старые часы.

 

 

    Концовка первая, пессимистическая

 

   Посланник появился вовремя, секунда в секунду. Его появление тоже не сопровождалось никакими эффектами, он просто возник посреди площадки - все такой же непонятный, цилиндрический, молчаливый. И свет на его верхней панели играл теми же цветами - слишком сложными для человеческого глаза, слишком зыбкими.

   - Вас приветствует Галактический Лотерейный Сервис, - сказал он равнодушным голосом, - Вы зарегистрированы как победитель Лотереи, индивид номер пятнадцать тысяч - сорок три - восемьсот пятнадцать - омега - сорок. Пожалуйста, сформулируйте свое желание чтоб оно могло исполниться.

   Человек, стоявший рядом с ним, был странен. Он едва держался на ногах, ссутулив сухую спину, все тело его дрожало крупной неровной дрожью. Он мог показаться старым - глаза глубоко запали, губы посерели.  Кожа на лице ссохлась, придав ему сходство со старой пыльной мумией. И взгляд его был не по-человечески прозрачен. Точно исходил от двух обкатанных морем кусочков стекла.

   - Приперся? - спросил он тихо, - Ну-ну. Сволочь ты поганая... Я из-за тебя... Я... Я за них... А дьявол со всеми вами. Рехнуться можно.

   Человек говорил торопливо, время от времени переходя на сдавленный шипящий шепот. Глаза у него были ясны и прозрачны.

   - Сформулируйте ваше желание, - попросил посланец, похожий на мусорную урну, - Для фиксации и исполнения.

   Человек вздрогнул и замолчал. Несколько секунд он смотрел на свои босые ступни, потом глухо застонал.

   - Я же счастья всем хотел, от всей души, искренне! Чтоб всем... Чтоб никто обиженным... Три дня не спал. С ума сойду, как есть. Я же для всех... А ни черта не выходит. Нет никакого счастья! - вдруг рявкнул он, с ненавистью глядя куда-то в потолок, - И не бывает! Вранье все... Не могу...

   - Сформулируйте ваше желание.

   Человек молчал минуты пол. Посланец терпеливо ждал. Он умел быть терпеливым.

   - Щетку... зубную, - простонал человек, закрыв глаза, - Зеленую.

   И опять в воздухе не возникло никаких искр, не появились синие молнии и даже тишина осталась прежней -  влажная холодная тишина пустого подъезда.

   - Ваше желание выполнено, - сказал посланец, - От лица Галактического Лотерейного Сервиса поздравляем вас и надеемся, что ваше желание принесет вам счастье. До свиданья.

   И исчез.

 

 

 

   Старший Анализатор работал молча, лишь время от времени отрываясь чтоб сделать глоток воды или спросить что-то у помощника. Кому-то эти паузы показались бы веками, кто-то назвал бы их секундами. Для кого-то в Галактике их не было вовсе, поскольку даже ткань времени не везде лежит равномерно. Но он работал долго.

   - Пятую серию проверили? - спросил он у помощника.

   - Заканчиваем, - ответил тот, - Только что пришли результаты из звездной системы семнадцать - сорок девять - омега.

   - Стандартный полевой анализ?

   Помощник кивнул, хотя немногие существующие в Галактике расы признали бы его движение кивком.

   - Да. У нас не хватает времени и средств чтоб проводить полную процедуру в удаленных секторах.

   - Верно, - согласился Старший Анализатор, - Систем так как муравьев. Возиться с каждой - слишком сложно, особенно тогда, когда Галактика задыхается от перенаселения и нехватки ресурсов. Какой метод применен?

   - Лотерея. Это наиболее надежный способ в системах омега-класса чтоб узнать состояние развития цивилизации.

   - Результаты?

   - Отрицательные, - помощник помолчал, - Судя по желанию, потребности отличаются явно выраженным эгоистическим уклоном, кроме того совершенно дестабилизирована система ценностей и объективное восприятие реальности.  Они не способны даже просить чего-то большого, пусть и для себя, только сиюминутные мелочи. Хотя, биологически, они вроде бы разумны...

   - Все разумны, - уверенно сказал Старший Анализатор. Он заметил, как помрачнел помощник и мягко добавил, - Но когда разумных слишком много приходится заботиться о том, чтоб уцелели те, кто этого по-настоящему достоин. Каждое растение ценно, но если хочешь получить урожай, сорняки приходится вырывать. Это наша работа.

   - Я знаю, - сказал помощник. Кажется, ему даже было немного стыдно за свою минутную слабость, - Это наша работа.

   - Мало обладать разумом, надо доказать, что разум способен приносить плоды. Нам нечего дать тем, для кого разум - только лишь способность требовать и получать. Таким нет места в обновленной Галактике. Надо это понимать.

   - Конечно. Так что... делать с ними? Утилизация?

   - Да, по стандартной процедуре, жесткость два-а. Оставьте только одноклеточных. Может, рано или поздно эта система принесет наконец нормальный урожай.

   - Слушаюсь.

   - И поторопитесь, - Старший Анализатор вернулся к своей работе, - У нас очень, очень много работы.

   В эту же секунду где-то очень далеко равнодушный механический голос говорил:

   - Вас приветствует Галактический Лотерейный Сервис...

 

 

 

    Концовка вторая, оптимистическая

 

   Посланник появился вовремя, секунда в секунду. Его появление тоже не сопровождалось никакими эффектами, он просто возник посреди площадки - все такой же непонятный, цилиндрический, молчаливый. И свет на его верхней панели играл теми же цветами - слишком сложными для человеческого глаза, слишком зыбкими.

   - Вас приветствует Галактический Лотерейный Сервис, - сказал он равнодушным голосом, - Вы зарегистрированы как победитель Лотереи, индивид номер пятнадцать тысяч - сорок три - восемьсот пятнадцать - омега - сорок. Пожалуйста, сформулируйте свое желание чтоб оно могло исполниться.

   Человек, стоявший рядом с ним, был странен. Он едва держался на ногах, ссутулив сухую спину, все тело его дрожало крупной неровной дрожью. Он мог показаться старым - глаза глубоко запали, губы посерели. Кожа на лице ссохлась, придав ему сходство со старой пыльной мумией. И взгляд его был не по-человечески прозрачен. Точно исходил от двух обкатанных морем кусочков стекла.

   - Приперся? - спросил он тихо, - Ну-ну. Сволочь ты поганая... Я из-за тебя... Я... Я за них... А дьявол со всеми вами. Рехнуться можно.

   Человек говорил торопливо, время от времени переходя на сдавленный шипящий шепот. Глаза у него были ясны и прозрачны.

   - Сформулируйте ваше желание, - попросил посланец, похожий на мусорную урну, - Для фиксации и исполнения.

   Человек вздрогнул и замолчал. Несколько секунд он смотрел на свои босые ступни, потом глухо застонал.

   - Я же счастья всем хотел, от всей души, искренне! Чтоб всем... Чтоб никто обиженным... Три дня не спал. С ума сойду, как есть. Я же для всех... А ни черта не выходит. Нет никакого счастья! - вдруг рявкнул он, с ненавистью глядя куда-то в потолок, - И не бывает! Вранье все... Не могу...

   - Сформулируйте ваше желание.

   Человек молчал минуты пол. Посланец терпеливо ждал. Он умел быть терпеливым.

   - Да не знаю я! Не знаю, понимаешь?!

   - Сформулируйте...

   - Не бывает никакого счастья для всех! А что я закажу? Щетку зубную? Миллиард?.. Бессмертие? Не могу, понимаешь, чурбан железный, не могу я!.. Я ж для всех... Понимаешь?..

   - Сформулируйте ваше...

   - Да чтоб вы все сдохли! - крикнул в сердцах человек и, обессиленный, привалился спиной к стене и зарыдал.

   И опять в воздухе не возникло никаких искр, не появились синие молнии и даже тишина осталась прежней -  влажная холодная тишина пустого подъезда.

   - Ваше желание выполнено, - сказал посланец. Кажется, впервые его голос прозвучал не совсем механически. Могло показаться, что какая-то нотка в нем сфальшивила, отчего он приобрел удивленную интонацию. - От лица Галактического Лотерейного Сервиса поздравляем вас и надеемся, что ваше желание принесет вам...

   И исчез, не договорив.

   Человек непонимающе смотрел несколько секунд на то место, где тот только что находился. Потом глубоко вздохнул, открыл дверь и зашел в свою квартиру. Судя по тому, как слипались его глаза и как неуверенна была походка, он очень устал.

   - Спать... - пробормотал он, ложась поверх одеяла, забыв про подушку, - Наконец...

   Он закрыл глаза, лицо разгладилось, даже морщины стали меньше. Но за мгновенье или два до того как заснуть, до того, как его прикрыло тяжелое крыло сна, он успел пробормотать:

   - Счастье. Так вот ты какое...

   И улыбнуться.

 

 

    Концовка третья, реалистичная.

 

   Посланник появился вовремя, секунда в секунду. Его появление тоже не сопровождалось никакими эффектами, он просто возник посреди площадки - все такой же непонятный, цилиндрический, молчаливый. И свет на его верхней панели играл теми же цветами - слишком сложными для человеческого глаза, слишком зыбкими.

   - Вас приветствует Галактический Лотерейный Сервис, - сказал он равнодушным голосом, - Вы зарегистрированы как победитель Лотереи, индивид номер пятнадцать тысяч - сорок три - восемьсот пятнадцать - омега - сорок. Пожалуйста, сформулируйте свое желание чтоб оно могло исполниться.

   Человек, стоявший рядом с ним, был странен. Он едва держался на ногах, ссутулив сухую спину, все тело его дрожало крупной неровной дрожью. Он мог показаться старым - глаза глубоко запали, губы посерели.  Кожа на лице ссохлась, придав ему сходство со старой пыльной мумией. И взгляд его был не по-человечески прозрачен. Точно исходил от двух обкатанных морем кусочков стекла.

   - Приперся? - спросил он тихо, - Ну-ну. Сволочь ты поганая... Я из-за тебя... Я... Я за них... А дьявол со всеми вами. Рехнуться можно.

   Человек говорил торопливо, время от времени переходя на сдавленный шипящий шепот. Глаза у него были ясны и прозрачны.

   - Сформулируйте ваше желание, - попросил посланец, похожий на мусорную урну, - Для фиксации и исполнения.

   Человек вздрогнул и замолчал. Несколько секунд он смотрел на свои босые ступни, потом глухо застонал.

   - Я же счастья всем хотел, от всей души, искренне! Чтоб всем... Чтоб никто обиженным... Три дня не спал. С ума сойду, как есть. Я же для всех... А ни черта не выходит. Нет никакого счастья! - вдруг рявкнул он, с ненавистью глядя куда-то в потолок, - И не бывает! Вранье все... Не могу...

   - Сформулируйте ваше желание.

   Человек молчал минуты пол. Посланец терпеливо ждал. Он умел быть терпеливым.

   Он дождался ответа.

   И исчез.

 

 

   Старший Анализатор работал молча, лишь время от времени отрываясь чтоб сделать глоток воды или спросить что-то у помощника. Кому-то эти паузы показались бы веками, кто-то назвал бы их секундами. Для кого-то в Галактике их не было вовсе, поскольку даже ткань времени не везде лежит равномерно. Но он работал долго.

   - Пятую серию проверили? - спросил он у помощника.

   - Заканчиваем, - ответил тот, - Только что пришли результаты из звездной системы семнадцать - сорок девять - омега.

   - Что там? Давайте быстрее, время не ждет. За сегодня надо обработать еще восемь тысяч запросов!

   - Стандартно, - торопливо сказал помощник, глядя на маленькую карточку в руке, - Для омега-класса стандартно.

   - Что стандартно? Говорите же сразу! Я же форму заполняю, понимаете?.. Говорите быстро - чего хотят. Счастье?

   - Счастье. Для всей Галактики и навечно.

   - Ага, ну понятно... Разумеется... Омега-класс, что возьмешь.

   - Законсервировать?

   - Вы еще спрашиваете! Разумеется. Где мы им сейчас счастье возьмем? Вы хоть знаете, что это такое?.. Не знаете? Ну то-то! Отложите пока... Когда у нас там следующая обработка заказов? Двести лет?

   - Семьсот, - нерешительно поправил помощник, - Их там уже много накопилось. Миллиона пол. Все на счастье.

   - Счастье... Далось им... Изобретут - подарим, а пока законсервируйте заказ.

   - А... победитель?

   - Победитель... Вот что, вышлите ему кофеварку. Только не очень дорогую, обычную... Передайте - пусть ждет своего заказа. Семьсот?.. Ну пусть семьсот. Как только у нас будет счастье, его желание будет немедленно удовлетворено. Только не медлите.

   - Отправим сразу же.

   Помощник скрылся, а Старший Анализатор, остывая, взглянул в окно, за которым золотилась рассыпанная пыльца миллионов звезд и пробормотал себе под нос:

   - Счастья им... Ох уж эти омега-системы...

   И стал дальше разбирать заказы. Работы предстояло еще много.

 

[Написать автору] [Вернуться на главную] [Обратно к рассказам]