САМОЕ ВАЖНОЕ

 

 

   Взрыв ухнул тяжело, резко - точно из-под земли вдруг в мгновение ока вырос исполинский черный цветок, в следующую секунду уже опавший. Но я успел заметить, как красиво и изящно распустились его лепестки цвета пороховой гари. В лицо сыпануло песком, земля дрогнула.

   Неуклюжая коробка бронетранспортера подпрыгнула, ее крутануло, сворачивая с дороги, но еще секунду или  две она продолжала двигаться, пялясь уже незрячими выгоревшими глазами-люками и рыская острым щучьим носом.

 Она уже не была опасна, она превратилась в предмет, вещь, одну из декораций, в изобилии расставленных вдоль здешних дорог.

   Экипаж второго бронетранспортера сработал грамотно. Машина вылетела на обочину, обдирая с жалобным металлическим звоном чешуйки своей брони о бетонный столб, укуталась желтым саваном пыли. Я почему-то очень  четко представил себе, как чувствуют себя те, кто замурован в ее тесных, пропахших бензином и потом,  внутренностях. Представил духоту, воздух горячий и такой плотный, что едва продавливается в легкие, суматошную тряску, жесткую скамью... Представил, как впился в рукояти управления наводчик, слившись с горячей резиновой маской видоискателя, как он закусывает губу, пытаясь различить что-то в клубах пыли, как ощущение близкой смерти колет его затылок и стискивает раскаленными обручами голову, как...

   Это не отвлекало меня от главного.

   Даже поставь экипаж сейчас дымовые помехи, это не укрыло бы его. Слишком поздно. Слишком близко. Наверно, и слишком просто. Впрочем, на чрезмерную простоту я предпочитал не жаловаться. Гранатомет  вздрогнул, немного подскочив на плече. Выстрел ощущается как хлопок, точно перед носом у тебя хлопнули огромные и очень теплые ладони. Остается только запоздалое ощущение толчка и еще - серый рваный хвост уходящего снаряда перед глазами. Как лезвие шпаги, протянувшееся от тебя к тому, кто твоего лица уже никогда не увидит.

   Что я попал я знал сразу. Да и не могло быть иначе - с такого расстояния хоть из рогатки стреляй. А у меня была не рогатка, а старый надежный "Бьернар" - лучшее из того, что существует во всех обитаемых мирах и измерениях. Земля никогда не скупилась на хорошее оружие. Как и на хороших специалистов. Это окупалось.

   За секунду до того, как я плавно вдавил спусковой крючок, освобождая лежащую на плече смерть, в бронетранспортере распахнулся люк боевого отделения. То ли кто-то нетерпеливый хотел выскочить, то ли  рука рефлекторно потянулась... Еще один черный цветок вырос из корпуса, цветок, посаженный моими руками - огромный, тут же распустивший лепестки-мантии, прекрасный. Из открытого люка вылетело что-то большое, бесшумно упало в заросли бурьяна на обочине. Я успел разглядеть только измочаленные обрывки какой-то ткани да что-то то ли черное, то ли багрово-красное.

   Но мне платили не за разглядывание.

   Не глядя, я сбросил с плеча капсулу двухзарядного гранатомета - одноразовый, больше не пригодится. Оружие безучастно восприняло свою судьбу, равнодушно легло на чужую землю, зная, что больше никогда не вернется домой. Наверно, когда-нибудь лягу так и я, уткнувшись лицом в желтую песчаную крошку и глаза  мои тоже будут смотреть равнодушно и мертво. У солдат и оружия часто схожая философия.

   - Давай, - бросил я Яшке. Он даже не кивнул - не хотел сбивать прицел - но я знал, что он все услышал. Лицо у него было очень спокойное и сосредоточенное.

   Транспорт, шедший за конвоем, резко затормозил, как только первый бронетранспортер превратился в дымящуюся, раздувшуюся изнутри коробку. Видно, за рулем сидел не новичок, успел повидать кой-чего. Но я не чувствовал зависти, когда подняв автомат, превратил водительское место в лохмотья металла, стекла и резины. Внутри что-то затрещало, наверно пули вспороли сиденье, немелодично и глухо застучал по земле водопад стеклянной крошки. Рядом с водителем кто-то был, я видел часть его плеча и острый треугольник подбородка. Оружия, кажется, у него не было, а может он застыл от страха и неожиданности. Все-таки не каждый день сидящий рядом с тобой человек вдруг превращается в гору выложенного в человекоподобную форму фарша. Короткий десантный автомат не делает с человеческим телом ничего такого, на что потом приятно будет смотреть. Я сместил ствол на несколько градусов левее и так же плавно потянул спуск. Двух пуль хватило - человек в кабине дернулся, вжался в спинку сиденья и осел еще дымящейся грудой мяса и ткани.

   Люди были уже снаружи - все-таки транспорт, а не броневая коробка армейского транспортера, не надо протискиваться в узкие люки боевого отделения... Их было не больше десятка, по крайней мере я так прикинул мимоходом. Ну, десяток - и ладно. Не сотня, справимся.

   Позади негромко, но очень отчетливо хлопнула Яшкина винтовка. Потом еще дважды быстро. Жаль, я не мог повернуться и посмотреть на своего подручного за работой. А работал он красиво. Лицо оставалось таким же спокойным, только за мгновенье до выстрела на красивых правильных скулах вздувались желваки. А потом в пламегасителе винтовки вспыхивали два ало-голубых огонька - точно змеиные язычки какого-то огненного существа, поселившегося внутри стального инструмента - и желваки исчезали.

   Ребята оказались быстрыми, но не очень расторопными. Врядли опытные, скорее вчерашние призывники. Даже оружие толком держать не умели, да и по виду сразу скажешь, что не так давно нюхнули пороха. У одного, долговязого и рыжего, вообще вместо положенных полуботинок на ногах красовались гражданские кроссовки, особенно неуместно смотревшиеся в окружении коптящихся бронетранспортеров и желтого песка. Наверно, не успел получить на складе или нужного размера не было, или, например, мозоли натер, тоже бывает...

 Я аккуратно выстрелил ему в грудь, рыжий в кроссовках отшатнулся, кажется успел вскрикнуть, но тут же смялся, пропал где-то в зарослях. Стрелять в лицо я не любил. Многие считали это моей слабостью, иные каким-то комплексом, но я не обижался, когда над этим подтрунивали во взводе. Ну не люблю и все тут. Каждому свое. Может, и комплекс.

   Яшке было все равно, куда метить. Стоящий за рыжим парень заорал, когда тяжелая винтовочная пуля снесла ему половину челюсти и щеку, вывернув наизнанку рваные сизые клочья языка и неба, обнажив бусины зубов. Я поморщился - поторопился Яшка, поспешил. Но помогать не пришлось, вторая пуля легла в голову, оборвав крик.

   Затрещали выстрелы, по зарослям позади меня зашлепали пули. Стреляли неумело, почти наобум, не вычислив точно нашу позицию, скорее всего просто торопились прикрыться огнем. Я улыбнулся. Повода улыбаться вроде не было, но в такие времена чувство юмора всегда ведет себя несколько странно. Некстати вспомнился Ника - когда на прошлой неделе заряд из плазменной винтовки прошиб его броню и расплескал добрую половину внутренностей по округе. Всех, кто стоял рядом, заляпало, а Ника - те полминуты жизни, что ему оставались - глядел на свой вывернутый живот и хохотал как безумный. Ему тоже врядли было по-настоящему смешно, но тут у всех с чувством

 юмора странно становится.

   Я сделал короткую перебежку, спрятался за бетонной балкой. Успел бросить взгляд - ребята попадали прямо возле транспорта, не удосужившись даже подыскать подходящее укрытие. Впрочем, подходящего укрытия, когда имеешь дело с Корпусом Земли, не существует. Я высунулся и дал короткую очередь. Мимо - кто-то вскрикнул, но скорее всего просто зацепило. Я в перекате ушел в сторону, нашел удобное место для обзора, приник щекой к теплому металлу. Так и есть, один из незадачливых вояк корчился на земле, подтянув ноги к животу и стиснув зубы, другой возился рядом, кажется доставал аптечку. Наверно, они так и не поняли, что находятся как на ладони передо мной. Я уложил обоих длинной очередью. Тот, что доставал аптечку задергался в рваном ритме и упал, неприлично отставив тощую задницу, обтянутую защитной армейской тканью. Тут же хлопнула винтовка - наверно, кто-то занервничал и его отыскал Яшка. Кто это был мне видно не было - оставшиеся наконец засекли, где я и открыли огонь по зарослям, высовываться было опасно. Пули ложились недалеко, но по-настоящему опасности не было, лишь на голову сверху сыпались посеченные рваные листья и прочий мусор. Точно сверху кто-то тщательно мел огромной стальной метлой, выворачивая ветви, срывая листву и пластами отбивая кору. Внезапно подключился и пулемет, его голос был ниже и солиднее. Это было хуже, на пулемет я не рассчитывал. С пулеметом эти умники могут прочесать мой кустарник так, что и я попаду под раздачу.

   Они были совсем близко, метров тридцать, не больше. Огонь вплотную, опасный как воткнутое в упор лезвие стилета. Я вскочил на ноги и в несколько шагов оказался за подбитым транспортером. От него несло гарью, бензином и резиной, к этому запаху примешивался еще какой-то аромат, то ли паленого волоса, то ли еще чего-то. Пули заклацали по броне, зазвенела потревоженная, опаленная изнутри сталь. Реакция ни к черту. С такой подготовкой их не то что капитан Корпуса уложит, а любой сопляк-курсант. Я выбрал позицию, примостившись у теплых траков, не торопясь поймал в прицел чью-то грудь, выстрелил. Осталось трое - двое на обочине и пулеметчик. Пока они не сообразили, прицелился в следующего. Позиция была не очень удобная, выбранная мной больше как прикрытие, чем как огневая точка, поэтому на всякий случай пустил очередь. Первые две пули действительно прошли мимо, я еще успел увидеть, как на незнакомом лице появилось выражение удивления и ужаса. А может и не удивления вовсе. Может, его тоже коснулось то предчувствие - то особое, которое почувствовать можно только лишь раз в жизни, этакий крепкий твердый палец смерти, коснувшийся твоей шеи. Остальные пули попали куда надо, энергии их было достаточно чтоб тело перевернулось на спину. Лица видно уже не было, только лишь багровые лохмотья вместо спины. Я уже никогда не узнаю, что почувствовал он, этот незнакомый мне парень с чужой мне планеты перед смертью. Может, и не коснулось его никакое предчувствие.

   Патронов в магазине оставалось с десяток, но я предпочитал не работать на грани риска. Рисковать можно дома, когда вкручиваешь лампочку, стоя на шатающейся табуретке или дразнишь дворового кота Тимоху или, например, едешь на дачу по ухабам и кочкам, имея все шансы добить и так старенький амортизатор. А тут рисковать не стоит. Я отщелкнул магазин, вынул из подсумка другой, хлопнул его об каску чтоб выбить из горловины пыль и одним плавным движением вставил его на место. Автомат довольно щелкнул, с благодарностью принимая пищу. Мне показалось, что даже в шорохе затвора, досылавшего в ствол первый патрон, сквозило удовольствие, как мурчание ласковой кошки.

   Я выпустил еще одну очередь - не столько рассчитывая поразить кого-то, сколько заставить понервничать, показать, что я рядом. Сработало - тот, что лежал у обочины, поднялся на колени, намереваясь, видно, подыскать другую позицию в густой траве, но Яшка только этого и ждал. Пуля угодила куда-то под ухо, я видел, как отлетает кусок черепной коробки, бледно-желтая изогнутая пластина, перепачканная в крови и чем-то сером, наверно мозг.

   Остался один, тот, что с пулеметом. От шока и ужаса он совсем обезумел, садил куда придется. Пули клацали то по броне, то зарывались в пыль дороги, то сносили ветви деревьев. Можно выйти из укрытия и пойти к нему во весь рост - и то не попадет, наверно. Но. конечно, рисковать было бы глупо. Я просто подобрался к нему поближе, ритмичный гулкий стук пулемета с такого расстояния оглушал и вызывал раздражение. Он был совсем рядом, этот бестолковый молодой и глупый пулеметчик. Он отчаянно хотел меня убить, возможно уже начиная догадываться, что как раз мне придется забрать его жизнь. Впрочем, черт его знает, быть может ни о чем он и не догадывается... Тут как и с этим предчувствием - никогда не скажешь, что чувствует другой человек...

   Я просто прострелил ему голову. Быстро и спокойно. Наверняка он умер, даже не успев ничего почувствовать.

   Нас накрыло тишиной - густой, плотной, как сошедший с ледников снег, давящей. Только трещали внутри бронетранспортеры, наверно там догорала обшивка. Еще был гул ветра в ветвях, мягкий и почти незаметный.

   - Все, - сказал мне Яшка по кому, голос у него как обычно был немного уставший, - Лежат.

   - Проверил?

   - Угу. Все.

   - Ну хорошо, держи меня на всякий.

   - Понял. Прикрываю.

   Я вышел из-за прикрытия и, уже не таясь, подошел ближе. Яшка был прав, он парень может и молодой, но зоркий. Тела неподвижно лежали на земле, восемь вполне обычных человеческих тел. Оружие, казавшееся прежде неотделимой их частью, бесполезными кусками металла и пластика лежало рядом. Пулемет еще немного дымился, не успел остыть. На земле лежали россыпи свежих гильз, весело блестящие на солнце.

   Просто люди. Я много таких видел.

   Смотреть в мертвые лица - занятие не из приятных, но эта часть обязательна. Лица были мертвые и равнодушные, как вырезанные на коре барельефы, смерть сдула с них выражения и чувства, превратив в похожие друг на друга маски.

   Я дошел почти до транспорта, когда увидел, что Яшка ошибся. Один был жив. Тоже молодой парень, кажется из тех, что попадали сразу. Волосы цвета поздних осенних листьев, под ними виднеется кровь. Вторая пуля, должно быть, пробила легкое - дышал он очень тяжело, с присвистом, будто через силу проталкивая в себя непослушным горлом воздух. Глаза были открыты. Обычные человеческие глаза. Не поймешь, какого цвета - то ли светло-карие, то ли зеленые. У Ритки такие же. Есть такие странные люди - смотришь, а цвет глаз не поймешь...

   Что-то появилось в этих глазах. Они изменились, как поверхность океана перед штормом. Он видел меня, поэтому в каком-то смысле я смотрел на свое отражение. пусть даже в чужих глазах.

   К отражениям не привыкаешь слишком быстро.

   Он хотел что-то сказать, но в горле захрипело, на нижней губе появилась густая алая капля. Он поднял руку. Неуклюже, точно она весила очень много и ему стоило невероятных усилий удержать ее на весу. Пальцы дрожали. У него ушло секунд пять чтоб коснуться дула моего автомата. Рука напряглась, он застонал. У него не хватало сил чтоб отвести ствол в сторону. И он все еще продолжал смотреть на меня. Без ужаса, без страха, без ненависти. Просто взгляд обычных человеческих глаз. То ли карих, то ли зеленых.

   В такие моменты главное - ничего не говорить. Слова все очень портят. И ты сам их запоминаешь, эти слова, сказанные мертвецу. Будто последний подарок отлетающей чужой душе. Нельзя в такие моменты говорить.

   Я выстрелил, автомат в моих руках качнулся и незнакомый мне человек умер, выгнувшись дугой. Подтянутые в  недолгой агонии ноги подняли два небольших песчаных смерча. И опять стало тихо.

   - Закончили, - сказал я в теплое ухо кома, - Докладывает одиннадцатый. Повторяю - закончили.

   - Хорошо, одиннадцатый, - голос отозвался тут же, будто только этого и ждал, - Молодец, Димка. Конвой готов?

   - Готов. Два броника и десять тел. Ждем тягачей.

   - Будет. Молодец, одиннадцатый. Молодец, Яшка.

   - Отбой.

   - Чисто. Отбой.

   Яшка уже стоял рядом - с прежним безразличным видом взирал на мертвецов, тыкая то одного, то другого стволом винтовки. Молодой совсем, подумалось мне, года через два сам определять научиться. Вырастет еще, разума наберется и цены ему во взводе не будет.

   - Отдыхай, все, - сказал я ему с улыбкой, - Пакуй вещи, через три дня на Земле будешь.

   - Угу.

   - В бар, небось, двинешь, а? Или к девчонке?

   - Не знаю... - рассеянно ответил он, не отрывая взгляда от мертвых лиц.

   - А я в ботанический сад, - неожиданно сказал я, - Представляешь, Яшка, ни разу в ботаническом не был. Ритку свожу. А то совсем зачахнет, с таким-то отцом.

   Поднимался ветер. Он шевелил ветви деревьев и нес по дороге песок - желтый песок чужой мне планеты.

   Я не хотел запоминать ее названия.

 

 

 

   В ботаническом саду было хорошо. День был рабочий и людей оказалось немного - почему-то он думал, что здесь много народа. Между разбитых клумб и газонов петляли дорожки, такие узенькие и маленькие, что казались детскими, ненастоящими. Пахло удивительно - как-то по-особенному сочно, пьяняще, дурманяще. Аромат тысяч  и тысяч цветов плыл в мягком майском воздухе, дразнил нос, пробирался в самое сердце. На входе он показал удостоверение - ему полагались льготы.

   - Садовод-селекционер? - удивилась женщина за стеклянной перегородкой, - Надо же.

   - Не по работе, - мягко улыбнулся он.

   У женщины было приятное лицо. И глаза - пронзительно-голубые, очень ясные и чистые. В них плавали золотистые майские солнечные зайчики, точно крохотные искорки, утонувшие в глубине. В этих глазах никогда не отражалось ничего другого, подумалось ему, они никогда не были похожи на поверхность океана перед штормом.

   - А что вы выращиваете?

   - Цветы, - подумав, сказал он, - В основном, цветы.

   Она улыбнулась - и ему и Ритке.

   - Любите цветы? Это интересно.

   - Да. Они красивые.

   - Ну, наверно у нас для вас ничего нового нет, - она протянула им билеты и подмигнула Ритке. Ритка смутилась, но заулыбалась.

   - Ну почему же...

   - Вы же, наверно, много их повидали, да?

   - А?

   - Цветов много, наверно, повидали.

   Ему почему-то представилось что-то совсем постороннее, не имеющее отношение ни к ласковому майкому дню, ни к клумбам, ни к симпатичному женскому лицу с голубыми глазами. Что-то большое, черное, распускающееся и опадающее в одно мгновенье. Что-то важное.

   - Да, - он поспешно кивнул, - Конечно. По работе. Пошли, Ритусик.

   Взяв билеты, они пошли по аллейке, Рита крепко сжимала в кулаке его палец. Она была весела, довольна и болтала без умолку. Ей все нравилось - и крохотные дорожки и разноцветные глазки невиданных прежде цветов и витые чугунные спинки скамеек. Он слушал ее, иногда улыбался и думал о том, до чего хорошо дома. Ритка, перечислив небогатый домашние новости, взялась за школу.

   - Во вторник мироведенье было, - сообщила довольно она, - У нас первый урок был.

   - Вот как... Учительница хорошая?

   - Да! - Ритка закивала, - Хорошая!

   - Ну и хорошо... А что вам рассказывали?

   - Ну нам рассказывали... это... - на ее лобике появилась почти взрослая серьезная морщинка, - Про главный закон жизни.

   - Закон о жизнедеятельности, - поправил он, - Смотри-ка, вы уже совсем взрослые, оказывается.

   Она довольно засопела.

   - И нам рассказывали... ну, это... Про жизнь рассказывали. Про то, что это самое важное и главное на всем-всем-всем свете, - Ритка развела изо всех сил руки, пытаясь показать весь свет, - И что любую жизнь надо любить и уважать.

   - Верно. Этот закон приняли двести лет назад... Ну почти двести. И с тех пор любое убийство во всей Галактике запрещено. Потому что мы должны любить и уважать друг друга. Даже если мы друг другу не нравимся или в чем-то не согласны. Так и должно быть. Это главный закон жизни.

   - А до него было иначе?

   - Да, иначе... До этого закона у нас были убийства, казни, войны... Мы были глупые и не понимали, что жизнь надо любить, потому что это самое главное во всем-всем-всем свете, - он тоже развел руки и свет у него получился гораздо больше, чем у Ритки, - И жизнь у нас была плохая. Все были злые, обиженные, жадные.

   - Злые?

   - Ага. мы вели много войн, у нас были специальные армии, там работали люди, которые убивали других людей.

   - Понарошку? - ее глаза округлились. Цвет у них был странный - сразу и не поймешь, то ли карий, то ли  зеленый. Где-то недавно он видел похожие глаза, но уже не помнил, где именно, - Или совсем?

   - Совсем.

   - Люди людей?

   - Да, звучит странно, - согласился он, - Но было. У вас в следующем классе будет история и все-все расскажут.

   - Ужас, - сказала она тщательно отрепетированным взрослым голосом.

   Они подошли к будочке, где продавали мороженое, стали в очередь. Люди в очереди громко разговаривали, смеялись, что-то оживленно обсуждали. У них были очень красивые лица и не менее красивые глаза. Очень чистые и спокойные. Эти люди, наверно, были счастливы. Ведь они тоже знали и, главное, чувствовали, что жизнь - это самое главное и дорогое.

   - Да, ужас. Но это было раньше, двести лет назад. С тех пор у нас нет ни войн, ни армий и мы уже никого не убиваем, даже случайно. Мы стали очень добрыми, серьезными и мудрыми.

   - А если надо будет кого-то убить? - вдруг спросила Ритка.

   - Как так - надо?

   - Ну... не знаю. Ну вот надо. Если кто-то лишний вдруг будет.

   - Лишнего никого никогда не будет, - сказал он ей, - Мы дружим со всеми планетами в Галактике, мы всех их любим и всем помогаем.

   - А если кого-то убьем?

   - Не убьем, - сказал он твердо, - Умение ценить жизнь - это то, что отличает человека от животного. Мы сильно выросли и кое-чему научились. У нас впереди светлое будущее, век процветания, счастья, достижений. Люди стали чем-то большим с тех пор, понимаешь? Мы выросли. Убийство - это грязное, отвратительное дело, обновленная Земля никогда не вернется к чему-то такому.

   - И никто никогда не будет лишним?

   - Нет, конечно. Никогда.

   Они еще долго гуляли по саду, ели мороженое, сидели на лавочке. Рита болтала без умолку - рассказывала про родственников, про одноклассников, про новые фильмы и дворового кота-проказника Тимоху. Он слушал ее молча, не перебивая, слушал и улыбался.

   Когда стало темнеть, они пошли домой. Дом у них был трехэтажный, светлый, чистый, с чердаком, на котором была голубятня, с лавочками у входа. Здесь жили добрые, веселые и хорошие люди. Они никогда не ссорились, в этом доме, сколько он его помнил, всегда был порядок, мир и смех.

   У порога они встретили соседа. Он сперва удивился, почему тот вдруг словно стал меньше ростом, потом опустил взгляд и увидел, что сосед стоит на одной ноге, а вместо другой у него гладкая розовая культя.

   - Здрасьте, дядя Женя! - выпалила Ритка, - Вы уже ходите?

   - Привет, Ритусик, - сосед улыбнулся, потрепал ее по волосам. В другой руке у него была трость, - Да, учусь вот понемногу.

   Они поздоровались молча, крепко стиснув руки.

   - Дядя Женя заболел, когда по горам лазил, - затараторила Ритка, точно вспомнив, что забыла передать важную новость, - Он геолог и по горам на других планетах лазит. А потом он где-то упал и - бум! - нога поломалась, представляешь?

   Он посмотрел соседу в глаза.

   - Женя...

   Тот отвел взгляд, точно ему было неловко или стыдно.

   - Ничего, это ничего... Глупости, - сосед издал неуклюжий смешок, - Бывает же... Вот такое вот дело. Не бери в голову. Через пару дней био-протез нарастят, обещают, не хуже моей грабли будет. Ну что у тебя лицо-то такое, говорю же брось...

   - А горы там опасные? - спросила Ритка, не в силах оторвать взгляда от изуродованной ноги, - А, дядь Женя?

   Дядя Женя молчал несколько секунд, потом улыбнулся и сказал:

   - Да. Бывают и опасные. Иногда. А папка твой что, надолго приехал?

   - На неделю. Потом опять.

   - Папа на Венеру полетит, - опять вставила Ритка, - Он там цветы будет новые сажать, да, пап?

   - Ага.

   Дядя Женя вздохнул, покачал головой.

   - Да, твой папа хорошие цветы выращивает, слышал. Много вырастил-то, а?

   Он кивнул.

   - Прилично.

   - Ну давайте, давайте, домой бегите, - сосед пожал на прощанье ему руку, - Ребенка на сквозняке же простудишь, садовод. Пока, Ритусик.

   - Пока, дядя Женя! - закричала она из парадной.

   Потом они ужинали, пили чай и смотрели телевизор. Показывали хороший и интересный фильм, названия которого он не запомнил. Там были красивые, добрые и открытые люди, у них у всех были чистые ясные глаза, в которые  приятно было смотреть. Ритка, не досмотрев, уснула, он отнес ее на диван и прикрыл одеялом, а сам еще долго стоял на балконе, глядя в душную майскую темноту, которая пахла сиренью, собирающимся дождем и морем.

 

 

                                                                                       /8 июня 2007/